Один из немногих, кто пытался говорить нашей власти правду...
Феликс Маркман
Выпускник физического факультета Казанского университета, в 1971–1990 годах – инженер, начальник отдела Казанского НИИ радиоэлектроники, в 1990–1993 годах – директор центра информатики НПО «Гамма», с 1993 года – генеральный директор компании «Абак». Кандидат экономических наук, автор 15 научных трудов. Награжден почетной грамотой Республики Татарстан за заслуги в разработке и внедрении программных продуктов и комплексных систем автоматизации производства.
С Александром Никитичем мы познакомились 1 сентября 1966 года. Мы поступили на первый курс физфака Казанского государственного университета и учились в одной группе. Первого числа пришли на занятия, а уже третьего нас отправили на картошку. То есть еще не успели перезнакомиться, а уже стали собираться в колхоз. Нам сказали буквально на второй лекции: приходите тогда-то с вещами…
И вот в колхозе мы познакомились ближе. Нас по десять человек устраивали в сельские избы, и мы вместе с Александром Никитичем – ну, все-таки тогда это был Саша – жили в одной избушке. Нас там было десять человек, еле поместились, спали на полу…
К нам в компанию Саша попал достаточно случайно. Мы как-то сразу собрались вместе – те, кто был из 131-й школы. Из десяти человек, которые в деревне поселились вместе, восемь были из нашей 131-й. А Саша спросил: «Можно, я с вами?». А он тогда в очках ходил, у него был такой интеллигентный вид. Ну, ладно, хоть не из нашей школы, давай с нами…
Так мы познакомились. И пять лет проучились в одной группе в Казанском университете.
Саша от нас несколько отличался. Мы все в группе были выпускники школ, а Саша был постарше, он уже кончил техникум, успел год поработать. И казался нам умудренным опытом, давал нам всякие разные советы. Тогда это все-таки чувствовалось, что он постарше, – и по возрасту, и по уровню подготовки.
Саша как-то очень здорово ориентировался во всех новых вещах. Вот мы, студенты первого курса, все такие молодые, довольные собой... И вдруг он говорит: «Давайте будем учить английский». Ну, кому он нужен, этот английский, Господи, да пропади он пропадом! Мы же на физфаке, мы физики! А он занимался английским. И это меня тогда очень удивляло. Потом Саша начал учить еще и французский – это вообще была фантастика. Занимался и сам, и с преподавателем. Я говорил: «Сашка, ну зачем тебе нужен французский?! Английский-то не нужен…».
В принципе, это было правильно – иностранные языки тогда были не нужны. Со мной так оно и вышло – я распределился в НИИ, 20 лет там проработал, мне к иностранцам-то и подходить было нельзя. Так что английский был не нужен. И в основном у всех в нашей группе так сложилось. А Саше, конечно, и английский, и французский потом пригодились, потому что он работал в Канаде и Штатах, одним из первых в университете начал заниматься вычислительной техникой. Мы удивлялись: какая вычислительная техника, Бог с тобой?! А он и курсовую делал, связанную с вычислительной техникой, и кандидатскую диссертацию. Хотя в то время, по сути дела, почти и не было вычислительной техники – мы в 1966 году поступили в КГУ, в 1971-м окончили.
…У нас с Сашей было много общего. Так, мы оба, и я, и он, очень любили научную фантастику. И, по возможности, собирали ее. И где-то уже, наверное, году в 70-м он признался: «Слушай, у тебя больше коллекция!». Он мне еще подарил тогда книгу одну, она у меня и сейчас есть, с дарственной надписью Саши.
Саша любил очень Стругацких, любил Картнера. У Стругацких фантастику можно, наверное, назвать философской. Когда мы в первый раз прочитали «Жук в муравейнике», «Трудно быть богом» – впечатление было потрясающим. Господи, говорили мы, какая жуткая вещь-то, какая сильная!
Мы после «Трудно быть богом» говорили про то, как землянин там помогал партизанам. А партизан страдал от этого: да лучше бы тебя не было – потому что без тебя я шел бы, как в последний бой, а тут всегда думаю: спасет, выручит… Вот Саша это очень хорошо понимал, – что идти надо всегда, как в последний бой.
Но в то же время он никогда не лез на рожон. То есть очень четко понимал, что и как, не был оголтелым экстремистом. Может, поэтому власти к нему всегда и прислушивались. Он вообще был одним из немногих, кто пытался нашей власти говорить правду. У нас же власти правду страшно не любят, а люди боятся ее говорить. Ну, на кухне-то все мы говорим, это понятно. А вот чтобы так откровенно, с трибуны парламента... Не всем дано.
…Однокурсникам с Сашей было очень удобно и интересно общаться еще и потому, что у него хорошо было собираться – его папа и мама работали с утра до ночи, квартира свободная. А так получилось, что мы, одногруппники, еще и жили все рядом. Саша жил на Лесгафта, я около Чеховского рынка, еще один наш приятель – на Кирпично-Заводской… То есть можно было в восемь–девять вечера, перед тем, как придут с работы родители Саши, спокойно уйти домой. Это было удобно. И мы вместе занимались, готовились к сессиям. Вместе слушали музыку. У Саши был магнитофон, что по тем временам было фантастикой! Здоровый такой деревянный ящик, «Астра-2», что ли. Это уже потом, когда мы поработали в стройотряде, мы с ним поехали в Москву и купили портативные магнитофоны «Орбита». Это казалось вообще верхом блаженства. Хотя магнитофоны эти отчаянно шуршали и скрипели…
У Саши уже были записи – Высоцкого, например. Вообще, с песнями бардов я познакомился через Сашу. До этого их не слушал, ведь все вокруг, наша среда, с Битлами носились. И хотя Саша любил рок-музыку, но у него были и записи бардов. По тем временам это была такая редкость…
В университетские годы мы, вроде, никогда с Сашей не ссорились. Он был очень, как сейчас говорят, толерантным. У меня есть потрясающие фотографии – мы с ним вместе были на армейских сборах, и одновременно принимали присягу – там как раз по двое подходили принимать присягу…
А учился Саша очень хорошо, был ленинским стипендиатом. У него в принципе за всю пятилетнюю учебу была всего одна четверка – по философии. И то он потом пересдал – и получил пятерку. Были на сто процентов отличные отметки. Помогала ему в этом редкая работоспособность. Во время экзаменов он мог по 14–15 часов в день заниматься. Лекции записывал, но любил заниматься по учебникам. А еще у него была прекрасная память. Поэтому не случайно он был лучшим студентом, на нашем потоке – абсолютно точно.
…После первого курса мы поехали в стройотряд, строили железную дорогу, вторую ветку «Агрыз – Свердловск». Жили мы тогда существенно хуже, чем Павка Корчагин, потому что те строители жили, насколько помню по фильму, в каменном доме, а мы – в палатках. Это был сентябрь, и вода по ночам замерзала. Чтобы умыться, утром надо было сапогом разбить лед, и как-то чуть-чуть сполоснуться. Еду мы тоже готовили себе сами, выбрали трех поваров…
У нас была бригада – десять человек, называлась она «Креозот». Креозот – это состав, которым пропитывают шпалы. Мы забивали огромные гвозди, которые называются на железной дороге костыли, рельсы прикрепляются к шпале вот этими костылями. Довольно тяжело было кувалдой махать, она килограммов на шестнадцать тянет. Но Сашка, несмотря на то, что он был худенький, и у него со зрением было не все в порядке, тоже махал этой кувалдой. Мало того, что он себе надорвал мышцы живота, так он еще в первый же день скинул рубаху – вроде жарко стало от такой работы. А креозот испаряется. Вот он и попадал на голое тело. Сашка оказался весь в волдырях – тело, руки. Первая неделя была ужасная для него.
Дефицитные продукты мы тогда покупали в поселке Камбарка. И только много лет спустя узнали, что там был склад химических боеприпасов. Поэтому там было московское снабжение, и в магазине было все, – и шоколад, и колбаса, и вино болгарское…
Кстати, мы с Сашкой еще с первого курса начали собирать винно-водочные этикетки. Сначала пытались собирать этикетки только тех напитков, которые сами пробовали. Потом принялись собирать просто все подряд. Отпаривали с бутылок, которые нам попадались, а тогда их не было так уж много. Саша где-то, наверное, с 90-х годов это дело забросил. А я собирал, у меня сейчас достаточно большая коллекция, наверное, тысячи три этикеток.
Впрочем, ныне такое количество разных бутылок, что просто бесполезно собирать этикетки. А тогда каждая новая этикетка – это было за счастье: вот она, попалась! Когда мы отмечали сдачу сессии, то часто ходили в кафе «Ял», и старались там взять какую-нибудь интересную бутылку. Или Саша ездил в Москву – у него там сестра училась в аспирантуре, Валерия Никитична, тоже привозил. Или она как-нибудь переправляла нам, или сама привозила, когда в отпуск приезжала. Тогда же было почти невозможно достать бутылку хорошего вина или коньяка, не было же ничего такого в магазинах…
…В университете Новый год мы отмечали всегда вместе. На первом или втором курсе, не помню точно, Саша решил, что надо сделать пунш. Где-то прочитал рецепт, и мы варили с корицей, с гвоздикой целую кастрюлю этой штуки…
Очень интересно мы встречали Новый год в 1970 году. Договорились с университетским начальством, и нам дали разрешение встречать Новый год в спортлагере университета на Кордоне. Там был единственный деревянный домик, – а так летом в палатках жили в то время. И вот как раз Саша с еще одним товарищем поехали на два дня раньше, чтобы протопить дом, – там все-таки печка была. Мы остальной компанией приехали попозже. Автобус тогда ходил, по-моему, только до Зеленого бора, и километров десять надо было еще на лыжах идти. Приходим – дверь открыта, оба дрыхнут. Что такое? Оказывается, там было полно рыбаков, и они ходили в домик погреться. А в благодарность за то, что их пускали погреться, наливали по 50–100 граммов. Так что наших ребят мы еле-еле растолкали к ночи новогодней. Протопили как следует – жара в домике была неимоверная, нам пришлось раздеться, практически были голые по пояс. Зато в лыжных ботинках, потому что на полу лежал снег и не таял. Такой перепад температур был в этой избе.
Елку мы нарядили у домика – живую. Но нам не повезло в том, что, очень хорошо это помню, в самый Новый год пошел дождь. Такая слякоть была, ужас! Тем не менее, мы там пробыли дня три или четыре…
Вообще мы все зимы много катались на лыжах, ездили в Займище. Саша хорошо катался на лыжах. И был всегда достаточно беззаботным, очень веселым, наслаждался жизнью… Он погрустнел только в связи со своей политической работой, это уже в последние годы.
…После университета судьба нас немного разделила. Саша остался в университете, а я ушел в НИИ. Но периодически, конечно, встречались. Дело в том, что я еще очень хорошо знал его жену Ольгу. Мы с ней были знакомы Бог знает с каких лет, я с ней куда раньше, чем с Сашей, познакомился, потому что мы жили с ней в одном дворе. Уж не хочу сказать, что это я их познакомил, но она ведь тоже из 131-й школы, и мы с ней еще раньше учились вместе в 126-й. И вот как-то так Саша и Оля познакомились, во многом через нас.
В 90-е годы Саша стал заниматься политикой. Я, правда, никак не мог понять, для чего она ему нужна? Но вот ему хотелось. Может, это тоже с университета пошло, поскольку он в группе был старше нас, то его выбрали сначала комсоргом, потом секретарем курсового бюро, потом он был комиссаром студенческого отряда. И у него вообще-то получалось руководить людьми. Поэтому он, наверное, и в политику пошел, депутатом стал. Хотя это вообще была страшная нервотрепка, особенно когда он впервые баллотировался. Про него какие только гадости ни придумывали! Но мы, по возможности, Саше помогали. А уж когда в АБАКе появилась типография, то печатали ему всякие листовки…
60-летие Александра Никитича мы отмечали в ресторане «Ланселот». Там собрались, как всегда, не только Сашины университетские однокурсники, но и друзья по техникуму связи, родственники.
Юбилей получился необычным. В какой-то момент погас свет. А в ресторане окон нет, темнота. Думаем – что стряслось? А это был тот самый день, когда по нашему городу пронесся сильнейший ураган. Мы, еще не допив чай, спустились вниз, на первый этаж, – ничего себе! На улице темно, деревья повалены… И совершенно сюрреалистическая картина: на трамвайных путях наглухо застряли «Жигули», и четыре негра толкают машину, пытаются вытащить… Все мы вытаращились: откуда тут взялись негры?! Кто-то из нашей компании побежал им помогать…
Потом Саша говорит: «Мама рассказывала, когда я родился в 1947 году, шел проливной дождь… И сегодня – опять…».
Тут все так развеселились: о-о-о, 60 лет прошло – и снова ливень! Не случайно это! Я Сашке сказал: тогда я тебе, как еврей, говорю, что доживешь до 120 лет, и на твое 120-летие тоже будет дождь…
