Кто виноват на Западе?

Официально экономический и общесистемный кризис в нашей стране принято называть «последствиями финансового кризиса в США».

Представьте себе морскую лагуну, полную прекрасных водорослей, стремительно растущих кораллов, ярких рыб, весело резвящихся среди всего этого великолепия – это наша экономика образца середины 2008-х. Но вот настал отлив – вода, то есть дешевые кредиты и нефтяные сверхдоходы, ушла, и на сером песке засыхают водоросли и тщетно разевают рот рыбы. Кто виноват? Конечно, виноват тот, кто вызвал отлив.

Но главный вопрос: почему и куда ушла вода, и скоро ли она вернется?

Действительно, кризис возник в США в сегменте ипотечного кредитования. В несколько месяцев он перекинулся на крупнейшие банки, финансовые институты Америки и Европы, а затем достиг и реального сектора экономики. В первую очередь тех ее сегментов, где к этому моменту уже созрели проблемы (автопром). Кризис оказался настолько глубоким, что появилась масса спекуляций о системном кризисе капитализма, о переходе к социалистическим методам хозяйствования, о конце эры экономического могущества США, и многие другие.

Коммунисты потирают руки, специалисты по экономике пересылают друг другу цитату Маркса о переходе к социализму методом «впаривания кредитов рабочему классу с последующей национализацией банков». У всех есть тема, можно и о погоде не говорить.

Не буду повторять то, что уже множество раз сказано. Искусственно созданную в процессе слияний, поглощений и липовых IPO из воздуха стоимость пришлось списать. Все, что казалось надежно обеспеченным – оказалось необеспеченным, деривативы оказались пустыми, а целый класс наиболее обеспеченных и наиболее интенсивно потреблявших людей оказался на улице.

Было ли это неожиданным – скорее нет, чем да. Разговоры о том, что жить на дивиденды не модно, что прибыль не является адекватным показателем успеха предприятия, появились задолго до того, как титул «менеджер, ориентированный на стоимость», стал эквивалентом рыцарского достоинства. Реструктуризации компаний, премия за будущий успех которых изымалась задолго до завершения самих реструктуризаций, начались еще в 80-е годы в США. Нам в республике, в частности и мне лично, пришлось работать с «пионерами» этого бизнеса – компанией ККР, пришедшей в 1993-м году на КАМАЗ.

Глобальному кризису «надувной стоимости» предшествовали: малазийский, в котором вложения неправомерно переоценивались по территориальному признаку, и уже совсем похожий на нынешний кризис дот-комов, то есть компаний, в процессе IPO которых продавались непросчитанные надежды на сверхрост в области IT. В обоих случаях это были, конечно, пирамиды – своего рода «пирамиды ожиданий», в строительство которых вольно или невольно были вовлечены миллионы мелких и крупных инвесторов. Кто-то из них разбогател, большинство разорилось – обычный закон азартных игр.

Но в одном случае это была одна страна, и не первой величины, а во втором – один сегмент экономики, причем не самый емкий.

В это самое время во всем мире шло несколько культовых процессов, противостоять которым было таким же дурным тоном, как критиковать в образованном обществе теорию эволюции или закон сохранения.

Первый из них – это глобализация, порождавшая все большее и большее число все хуже и хуже управлявшихся корпораций, и все дальше и дальше отдалявшая собственников от предмета собственности.

Второй – формирование культа менеджера, ориентированного на стоимость компании – наемного менеджера, результат работы которого заключался не в получении владельцами компании стабильного дохода от владения компанией, а в создании возможности для получения спекулятивной прибыли от ее (компании) продажи в момент максимального разогрева. Целью владельца стало не владеть, а вовремя продать. Это в значительной степени изменило всю психологию бизнеса и сам тип владельца, особенно российского, оказавшегося гораздо более чувствительным к этой болезни, по причинам, которые я опишу в следующих статьях.

Третий процесс – создание и консолидация профессионального сообщества тех, кто должен был придать «будущей стоимости» видимость настоящей – экспертного сообщества инвестбанкиров, аудиторов тогда еще большой пятерки, биржевых аналитиков и многих, многих других в этом огромном бизнесе. Особенно замечательны здесь рейтинговые агентства, часть из которых принадлежит инвестиционным фондам, оценка активов которых зависит от рейтингов, образующих эти активы компаний.

Затем был ЭНРОН. Крах огромной энергетической компании, показавшей, что реально не только взаимное попустительство, но и прямой сговор аудиторов, юристов и руководства корпорации с целью обмана акционеров и надувания рыночной стоимости активов. Итог – несколько человек в тюрьме, одно самоубийство, превращение пятерки аудиторов в четверку и переименование Andersen в Accenture. Но, по большому счету, дело замяли. Правовые выводы американцы сделали липовые. Они настолько заформализовали правила ведения отчетности и аудит, что сегодня содержательного контроля менеджмента не осуществляет уже никто, что и показал последующий кризис.

Главный урок истории состоит в том, что люди не извлекают из истории уроков.

Поэтому сегодняшнему кризису не помешали ни дот-комы, ни ЭНРОН. Непосредственными инициаторами кризиса стали Фани Мэй и Фредди Мак – две американские госкорпорации, как раз такие, какие мы сегодня с увлечением штампуем. Они, как и любые госкорпорации в рыночной экономике, представляют собой острова, где потребление сотрудниками идет по капиталистическим нормам, а ответственность вполне социалистическая. Максимум – уволят, а убытки покроют налогоплательщики. Например, ушел в отставку глава GM и был уволен глава Пежо. За несколько прошлых лет они получили по нескольку десятков миллионов долларов, а налогоплательщики потеряли миллиарды. В итоге они просто уходят.

Поскольку у Фани и Фредди был одобренный государством план – выдать как можно больше кредитов, качество займов упало до такой степени, что в один прекрасный день началась волна неплатежей (роль деривативов описывать не буду в связи со специфичностью для большинства читателей). Размер ипотечных обязательств в США превышает в разы задолженность по ипотеке любых стран мира, поэтому обесценение таких активов не могло не сказаться на банках, в которых закладные выступали обеспечением – далее описано многократно.

Начался эффект домино: все начали переоценивать активы и выявилось, например, что активы Системы Галс, продавшей в рамках IPO на лондонской бирже свои акции по 10,5 доллара, сегодня стоят 0,5. И это при том, что цена активов США упала на 40 процентов, а цена активов России – в 3,5 раза (по индексам). Тотальная переоценка активов привела к списанию дутой стоимости, созданной в процессе слияний, поглощений и IPO. Началось разделение транснациональных компаний. Переоценка активов привела к снижению кредитных лимитов и общей переоценке кредитных рисков. Кредит встал. Началось снижение потребления, особенно в связи с уходом с рынка армии первоклассных потребителей, которыми были финансовые специалисты всего мира. Снижение оборотов, особенно гламурной индустрии, выбросило на рынок еще большее количество людей, не приспособленных к работе в реальном секторе и надеющихся «переждать зиму».

Все это привело к резкому снижению доступности кредитов для российских предприятий и, главное, к снижению спроса на все без исключения сырьевые товары, кроме золота. Падение сырьевых цен, особенно цены на нефть и следующей за ней с лагом в 6 месяцев цены на газ, кардинально изменили подходы к формированию бюджета страны и поставили под сомнение реальность планов развития экономики.

Подробный анализ особенностей западного кризиса еще далеко впереди, но кое-что можно сказать уже сегодня.

Семейные и частные компании пострадали меньше публичных, что говорит не о кризисе рыночной экономики, а скорее о вредности для нее элементов социализма и отчуждения собственности от владельцев. Скорее это кризис ОАО, чем ООО.

Несмотря на крах ряда ведущих компаний в США, деньги ищут защиты в долларе и это, скорее всего, естественно – американская экономика определяет 70 процентов инновационных процессов на планете, генерирует почти все IТ-технологии, медицинские препараты и методы лечения, новые материалы, новые методы получения продовольствия, является местом сбора для огромного количества талантов со всего мира. А где талант, там, в конце концов, и деньги. Только Китай, благодаря емкости своего внутреннего рынка, может противостоять экспансии доллара, причем это произойдет, на мой взгляд, не слишком скоро.

Что изменится? Больше внимания будет уделяться эффективности, прибыльности, изменится законодательство о банках, скорее всего, усилится антитрестовское законодательство, уменьшатся размеры компаний. Усилится конкуренция и одновременно расцветет национальный протекционизм. Замедлится, если не прекратится, глобализация. Возникнет понимание того, что конкурентоспособность не определяется масштабом бизнеса, что настоящими лидерами экономики являются динамичные бизнесы, способные к внутреннему росту.

Все это приведет к более экономной экономике, а значит к падению цен на сырье, усилению конкуренции за максимально эффективное создание добавленной стоимости и эффективному управлению национальным государством. Эффективность управления будет все больше становиться конкурентным преимуществом стран, поскольку будет определять динамику экономических процессов (например, 50 лет назад не существовало ни «Интела», ни «Майкрософта», ни «Генентеха»).

Это в так называемых развитых странах – в третьем мире возможны совсем другие процессы.

Когда кризис закончится?

Если мир не соскользнет в штопор революций и войн, как это случилось после Великой депрессии, то довольно скоро – через 3–5 лет жадность победит, инвесторы забудут о потерях и начнут искать возможность надуть новые пузыри.

Но 2008-й не вернется никогда, лагуну придется наполнять самим.